Когда ты умрешь будет самый красивый закат
Случаться все молнии, грозы и все дожди
Белее снега рубашкой накрою тебя
И пожелаю снов, самых крепких снов

За воротами дома семьи Вуд толпа разделилась: некоторые направились к экипажам, на ходу раскрывая черные зонты, многие остались. Самые близкие били здесь. Она стояла позади всех, невидящими и совершенно сухими глазами смотрела на серый мрамор надгробия, сжимая в пальцах кипильно белый платок. Слез уже не было. Казалось, вообще ничего не было кроме вакуума вокруг – Дора просто превратилась в собственную тень, с черными кругами под глазами и безучастным выражением на бледном лице, и наблюдала за всей этой помпезностью словно со стороны. Она так и не нашла в себе силы подойти ближе. Просто боялась не выдержать и сорваться при всех, а потому просто стояла, расправив плечи, то и дело поправляя складки черного бархатного платья. Чьи-то сильные руки сжали ее локоть и буквально силой поволокли в сторону выхода. Она не сразу поняла, кто это вообще был. Кузен Маркуса. Кажется, они виделись когда-то давно, в прошлой жизни.
-Спасибо, что помог со всем этим, - девушка неопределенно указала рукой в сторону ворот, где еще толпились выходящие люди в траурных одеждах, - Прости, я пойду, - и не дожидаясь ответа, с громким хлопком, аппарировала  домой.

Когда ты умрешь,я не стану валять дурака
Зализывать раны на север, потом в пески
Мы вместе с тобой флиртовали со смертью
И вот...ее я дарю тебе мой любимый друг

Тишина. Звенящая тишина. Возможно, будь здесь толпа друзей, ей было бы легче. Но она боялась, что чужие переживания утяжелят ее собственное горе, и не могла, просто не умела делиться страданием с другими. Нет, только не с ними: не с теряющей сознание от собственной боли Алисой, не с застывшими, словно изваяния, Лавгудом и Фотескью. Эти люди ничем не помогут ей, никогда. Ничего уже не вернешь –мысль показалась девушке чудовищной, кощунственной, нелепой до самого основания…. Эта самая мысль описала дугу и будто штык ударила в ту же рану. Боль прорвалась сквозь плотину и захлестнула ее, но не так, как она думала и готовилась. Доркас ожидала чего-то, похожего на падение в бездну, на уничтожение опор, подобное всепоглощающему ужасу и отчаянью, который она пережила в тот день, когда нашла Маркуса здесь, на полу их спальни. Но горе вонзилось в мозг множеством ушедших мелочей: он не будет смеяться над ее неумением готовить, не сядет рядом читать «Пророк», вставляя комментарии о деятельности министерства и правительственных программ вообще, не коснется губ легким поцелуем, прогоняя все, даже самые дурные, мысли. Ей придется одной справляться с жизнью, со всем, что так неумолимо напоминает об их счастье.

Пуля у виска,пуля наверника
Улыбайся только своим
Любить невозможно всех,к черту мне такой успех
Улыбайся только своим.

Колдографии рассыпаны по полу. Черно-белые на матовой бумаге, некоторые со смятыми углами. То, что на них, осталось прежним. Они вместе. Вот на этой фотографии — главная улица Лондона. Там они бежали по узорам влажной после дождя брусчатки с бумажными стаканчиками кофе в руках, без крышек. Как дети поспорили, у кого получится пробежать и не разлить ни капельки горячего напитка. Марк тогда победил.
Вот на другой фотографии — влюбленные на подоконнике какой-то маггловской квартиры. На них майки одинакового белого цвета, с разными надписями. На его стекающими буквами написано «hopeless romantic», на девичьей — «be careful, female logic». За окном вечер августа, почти перед его днем рождения, который парочка  решила праздновать вдвоем.
А вот и любимый снимок. На нем утро Рождества. И он. Слишком родной и по- уютному домашний, с огромным плюшевым зайцем в руках, который умел петь колыбельные. Вон он, и сейчас сидит в изголовье кровати, таращит свои глаза-бусины на гриффиндорку, непутевую. Но беда в том, что больше не поет. Волшебство кончилось вместе с его уходом, и у жизни выпал флэш-рояль.
Он умел  удивлять, и не нужны были другие, для того чтобы видеть, как они любили друг друга.
Доркас пересматривает эти колдографии, которые он печатал исключительно черно-белыми. Они хранят какую-то загадку. Может, дело в том, что можно раскрасить их сами, как хочется? Из поздней весны сделать раннюю осень, из холодного ветра — теплый морской бриз.
Ночь. День. И еще один. И еще.

Только ты,только ты
Только ты,только ты

Отныне она ничего больше не раскрашивает — приняла все, как есть, как было и как должно было быть. С ними случилось время, с ними случилась жизнь, это то, чему еще никто не смог противостоять. Нет, Дора не смирилась с этой разлукой. Просто должна идти дальше,  не знает хватит ли ей сил, но должна идти. Дорога да возникнет под шагами идущего.
Когда живешь на пределе собственных возможностей и душевных сил рано или поздно наступит момент, когда организм наотрез откажется продолжать функционировать.
Щелчок- и не будет больше эмоций: ни злости, ни отчаяния, ни надежды ни веры- ничего, кроме пустоты, что воспринимается за спасение, ибо иначе- белые стены или комья промерзшей земли.
Все слезы выплаканы, все чувства выстраданы, надежды похоронены, и остается только собирать себя по крупицам, и, может быть, когда-нибудь если повезет, будешь отдаленно напоминать ту, которой была раньше. Сомнительно, но человек должен во что-то верить...иначе и жить незачем. В лучших традициях маггловских сказок так и должно случиться, но жизнь-не сказка, и хеппи-энд в ней изначально не предусмотрен.
Дора не жалуется на одиночество. Зачем, если его в ней с избытком? Мы никогда не думаем о том, чего много в настоящем. Нас вечно тянет в противоположные стороны: иногда вперед, чаще — назад. Пора бы научиться не плакать по прошедшим снам, тем более что многие из них не являлись иллюзиями. Она думала, что они никогда не умрут и никогда не закончатся, что история этой любви когда-нибудь будет поджигать неконтролируемой магией шторы в гостиной, задавать сотни вопросов, и у нее обязательно будут его глаза. Но у вселенной очень специфическое чувство юмора.
Вот как оно есть, так и есть. Как все идет, так и идет. Не слепой фатализм. Скорее, попытка сжиться со своими состояниями. Только оклемалась после поражения, встряхнулась и вроде бы сейчас все должно стать лучше — как же иначе, ведь пережито столько, что можно и на вознаграждение надеяться. Но жизнь предпочитает заполнять паузы между событиями самым разрушительным, порой невыносимым — ожиданием. Это своего рода проверка на необходимость — если то, что мы ждем, действительно нам нужно, то паузу выдержим с честью. В любом случае завтра наступает конец всего и начало всего...
Если взглянуть в коробку с фото, то там, на самом ее дне стопка писем, перевязанная зеленой лентой. Их ровно 57 штук, и в них уместились 3 самых сказочных года. Перечитать бы, да все руки не доходят, а так может, поняла бы она, наконец, его мятежную душу...
В ее жизни с его смерти не случалось ничего примечательного. Сплошные повторы изо дня в день. Вплоть до мелочей. Адская трель будильника, который так и подмывает выбросить с балкона, излишне бодрое «Доброе утро!»  от родных, с плохо скрываемым беспокойством на пополам. Она пока, как видите, еще барахтается. Если задумывается о чем-то, значит, жива. Но до поры сплошных рефлексов и атрофировавшихся чувств осталось мало. И она обязательно дойдет до окончательной точки разложения, если не... Какая дурацкая ирония: когда зависит от нас мало, наши планы и надежды все чаще начинаются с беспомощного «если».
А ведь еще каких-то пару месяцев назад было все иначе. Был Лондон и сплетение рук в ускользающих тенях Гайд-парка. Было лето и страницы любимых книг — они их перечитывали на пляже, а с волос капала соленая вода. Были посиделки за кружкой чая и солнечные мысли, посещающие просто так. Она не романтик, хотя, когда-то была им. Просто оживляет себя воспоминаниями, чтобы счетчики окончательно не обнулились. Каждый забывается по-разному. Кто-то ищет спасения в водке, кто-то в иллюзиях, кто-то — в прошлом. Если она ищет спасения, значит, еще верит? Или это всего лишь обезболивающее на время? В сложный период душевных терзаний, многие предпочитают выжидать, чтобы все решилось само собой. Вероятно, это проявление слабости перед лицом судьбы, но зато срабатывает. Но, может, не нужно – только ждать, а не действовать, не пытаясь решить проблемы настойчивостью и усердием? Грустно отпускать близких людей. Горько, больно и стыдно, что не разглядела, допустила, осталась одна. Как же легко сказать слово «отпустила», какие-то девять букв. И за каждой из них череда страхов, глубокая потребность пережить, опуститься на дно внутреннего колодца, оплакать потери. А слезы, как назло, начав литься, не останавливаются: кажется, можно действительно выплакать глаза или вот-вот под ногами образуется болото и есть угроза увязнуть в нем с концами. Она уже не плачет, а просто рассыпается стекляшками на пол. Вчера выла в голос и била посуду, раскроив руки тонкими полосками колотого фарфора из фамильного сервиза. К чему он ей ныне? Когда-то бабушка объяснила маленькой Доркас простую истину: лечись, деточка, тишиной, мало-мальски участвуй в жизни – и увидишь, как самые тугие узлы развяжутся. Самое главное чаще всего находится рядом, под носом – надо лишь внимательно оглядеться. А вместо этого мы изводим себя, бросаемся из крайности в крайность, ищем выход – и обнаруживаем его слишком поздно, когда перегорит. Жаль только, что от любви еще не придумали лекарств. И она, черт возьми, не хотела жить без него. Не умела. Просто не знала, как.